Жалобная книга [litres] - Макс Фрай

— Ничего. Вполне внятная формулировка. Мне, по крайней мере, более-менее ясно… Да, теперь я понимаю, что с тобой творится. И ты наверняка хочешь, чтобы то же самое творилось со мной. И с теми, кому я расскажу о твоем чудесном озарении. Правильно в общем хочешь. Узнать, что несколько лет кряду не просто развлекался, а… ну, что ли, пожирал души человеческие — да, это серьезно. Хорошо хоть у меня есть возможность тебе не поверить.

— И ты ею воспользуешься?

— Почем я знаю? Не мне решать, во что я буду верить. Вера дело такое, она или есть, или ее нет, волевым усилием тут ничего не изменишь. Разве только, если себе врать умеешь, а я не умею, давно уже… Ты-то сам как теперь будешь жить? Бросишь все на фиг, уедешь в Индию искать эту ведьму?

Кивает.

— Искать особо не придется. Знаю, куда идти. Я же говорю: она мне свидание назначила. Улыбалась лукаво, говорила: «На самом-то деле ты уже давно меня разыскал, а теперь я наконец узнала, откуда ты тогда взялся», — вот такие у нас нынче парадоксы времени, почище, чем в фантастических романах… Обещала научить таким чудесам, которые прежде и не снились. Якобы, в обмен на свободу ее подружки, но я-то понимаю: договор наш — скорее любезность с ее стороны, чем насущная необходимость. К тому моменту я и без заманчивых обещаний был готов капитулировать. Но Мататара действительно хочет взять меня под свою опеку: я чувствовал искренность ее намерений. Да и сами обстоятельства нашей беседы исключают обман.

— Откуда такая уверенность? — спрашиваю зачем-то. Хотя и сам должен бы понимать такие вещи. Большой уже мальчик, больше не бывает.

— Чтобы врать, нужно все же быть человеком, а мы… Черт его знает, что на самом деле произошло между нами, но в тот момент мы оба вряд ли были людьми. И, знаешь, это как раз понравилось мне больше всего… О господи, конечно, я к ней поеду; надеюсь, еще на этой неделе успею умотать, благо с визой проблем быть не может. От таких шансов не отказываются, правда?

— Да уж, пожалуй. Я бы и сам на твоем месте… А кстати, знаешь, смешно было бы: снова изловить эту девчонку, Лию, составить ей компанию, дотянуть до сеанса «изгнания бесов», потребовать бесплатного обучения чудесам… Так бы постепенно всей компанией в Индию и перебрались.

— Смешно, — вздыхает Юрка. — Но старуха это учла. Просила передать, чтобы мы больше не трогали Лию. Сказала, в следующий раз будет не уговаривать, а сразу бить по башке. А она может, не сомневайся. Может убить, запросто, а может и заточить в одной-единственной секунде бытия, как в тюремной башне. Правда, может, хоть и не любит пользоваться этим умением. Она показала мне, как это бывает: застрять в одном застывшем мгновении — не для острастки даже, а в качестве аванса. Дескать, смотри, дурачок, как выглядят настоящие чудеса. Она вообще много чего мне показала, но я смутно все помню. Как сон: чтобы вспомнить его детали, надо снова заснуть, знаешь, как это бывает?

Еще бы я не знал.

Мы почти сразу распрощались, не стали затягивать беседу. Юрка сказал все, что хотел, я его услышал — чего ж еще?

— Что тебе пожелать-то? — спрашиваю на пороге. — Удачи? Счастливого пути?

— Не нужно ничего желать. Просто скажи мне «до свидания» вместо «прощай». И постарайся не умирать через год. Лучше уж действительно Буддой становись. Из тебя получится вполне симпатичный Будда… Впрочем, вру, вряд ли. Ты у нас из иного какого-то пантеона.

— Я, — говорю, — не из пантеона. — Я, судя по тому, как в последнее время пошли дела, из галлюцинации. Знать бы хоть, из чьей именно… Что ж, до свидания, если так.

— До свидания, — эхом повторяет он. — Я, имей в виду, знаю цену нашим с тобой словам. Поэтому теперь мы обязательно увидимся — где-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь. И все будет очень, очень хорошо.

И улыбается мне лучезарно, словно ангел, свесивший ноги с верхней ступеньки Лестницы в небо, по которой мне еще карабкаться и карабкаться — при условии, что ветром не унесет на середине пути.

Но пока сырой мартовский ветер всего лишь срывает с меня шарф и влачит его куда-то прочь, на радость местному дворнику или иной какой-нибудь ранней птахе. В любом случае я за ним гоняться не стану: что упало, то пропало; я и сам не раз падал и не раз пропадал, дело житейское… А теперь мне надо просто выкинуть из головы всю эту прекрасную метафизическую чушь и ехать домой. Свихнуться всегда успею, ужаснуться собственным злодеяниям или, напротив, возгордиться — тем более, дурное дело нехитрое. А вот ехать домой следует прямо сейчас. Повернуть ключ зажигания, включить радио, обрадоваться знакомой мелодии, отбивать ладонью ритм, не думать ни о чем, кроме одного: там, дома, меня ждет Варя. И ведь не позвонила, между прочим, ни разу. Будем надеяться, потому, что все у нее хорошо. Может быть, даже спать легла. Вполне ведь может так случиться, что я приду, а она спит, и тогда мне следует за нее порадоваться, это я точно помню, хотя, убей бог, не соображу сейчас, почему…

Зато ее можно и даже нужно будить — уж это я не забыл. И, надеюсь, не забуду за какие-то разнесчастные двадцать минут.

А дома, оказывается, хорошо. Дома пахнет кофе, эфирным пихтовым маслом и сосновыми благовониями. Варенька, как ни странно, действительно спит. Свернулась клубочком в центре комнаты, на полу, среди подушек, в плед завернулась, книжка открытая рядом валяется, спасибо Томасу Пинчону за наши сладкие сны! А лицо у нее сейчас чрезвычайно серьезное и совсем детское, хоть Гумбертов со всей округи созывай любоваться.

Да и мне не устоять.

Усаживаюсь рядышком, глажу осторожно стриженую голову. Вроде бы и надо мне ее разбудить, и хочется, а жалко. Сам не могу решить, как лучше.

— Только ты у меня и есть теперь, — шепчу. — А больше ничего нет. Хотя я, конечно, буду еще какое-то время делать вид, что есть до фига всего, такого распрекрасного, хоть падай. Буду, буду, хорошая мина при плохой игре — мой коронный номер. Но имей в виду: на самом деле все, что у меня осталось — это ты. Ясно тебе?

Не знаю, слышит ли она меня, проснулась ли. Но губы ее складываются в улыбку, скорее самодовольную, чем лирическую. Потом Варя переворачивается на другой бок, глаз не открывает, зато почти демонстративно отбрасывает в сторону плед. Ну что тут будешь делать?

Что делать, что делать… Правильно, рядышком ложиться, обнимать ее, шептать на ушко всякую трепетную чушь, и между тем руки распускать, жертве своей на радость, не встречая сопротивления. Угрожать ей ласково: дескать, смотри, можно ведь зайти далеко, так далеко, что дальше и нет ничего; истомить, изжарить на медленном, очень медленном огне, довести до исступления, а потом исполнить наконец угрозу: зайти далеко, далеко-далеко, и еще чуть-чуть дальше; в финале умереть наконец с легким сердцем, а после — воскреснуть и почти сразу заснуть, утешаясь идиотской присказкой, что утро, дескать, вечера мудренее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});